послушай меня: ранди страшно. она боится не смерти, не всех этих осуждающих взглядов и неправильных поступков; она боится разочаровать тебя. поверь, любой шанс на то, чтобы сейчас ей стало спокойнее, будет зависеть от того, что ты ей скажешь. иди туда и будь ее отцом. не бойцом, не тренером, не шерифом и тем, на кого все надеятся.
сейчас ранди нужен ее папа.

billy burke
oskar øverland
оскар эверланн

все, что вы можете узнать о праведнике в городском архиве.
. . . . . . . . . . . . . .

▸ не меньше сорока. ▸ возможно крагерё, возможно любой город, все зависит от вашего выбора. ▸ шериф полиции. ▸ гетеросексуален, вдовец. ▸ ранди и август эверланны - дети. хьёрдис эверланн - погибшая жена. быть может сестра/брат и родители живы. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . ты нужен мне, впервые за столько лет. я хочу, чтобы ты обнял меня и прошептал, что все будет хорошо. хочу, чтобы ты поцеловал меня в лоб, как целовал в детстве, назвав "своей маленькой девочкой". ты ведь будешь держать меня, когда я буду вырываться, ударяя тебя кулаками - не сильно, лишь от безысходности, рыдая в твоих крепких объятиях. я забываю каждый миллиметр твоего лица, поэтому ты волен выбрать любое, чтобы я все вспомнила, если предложенный билли не устраивает, но знай, что чужого я не впущу в свое сердце. будь рядом папа; ты так мне нужен.

безумие относительно. всё зависит от того, кто кого запер в какой клетке.
пожалуйста, дай вдохнуть твой воздух. напиши нам свою историю на этом старом клочке бумаги.
. . . . . . . . . . . . . .
твое лицо изрезано морщинами. хмуришься, сидя в темной комнате, хоть на улице всего лишь девять утра. сидишь так долго, времени для тебя уже просто не существует. руки уже не сильные, дрожащие, пробитые мелкой охотничьей дробью/дрожью. подносишь хрупкий фарфор к губам, делая глоток обжигающе-манящей жидкости. сколько ты выдержал, оскар? сколько клялся не притрагиваться. сколько раз ее теплые руки останавливали тебя; сейчас их нет, правда? ее нет. поэтому ты забыл о своих обязанностях? поэтому ты забыл обо всем, да? потому что ее нет. потому что она ушла, оставив тебя одного.
безжизненно-пустые глаза просверливают не одну дырку в старой промозглой стене. ты больше не дышишь, потому что источник твоего воздуха закончился. ты больше не видишь смысла в солнечном свете, потому что твое солнце погасло.
хьёрдис. ее имя эхом отскакивает от плотных стен, проникая в твою голову, отравляя воспоминаниями когда-то теплое чувство. как они могли, оскар? как они, эти эгоистичные сволочи, отнять ее у тебя? не укладывается в голове, разрываясь миллиардами атомов, унося в даль все привычно-необъятное.
трехнедельная щетина уже перестает волновать. разбуженная ночными кошмарами дочь и сын, что выносит из дома очередной черный пакет с пустыми бутылками, шагая осторожно, чтобы соседи вдруг не услышали этого звона, перестает волновать. тебя не волнует то, что подумают люди. не появляешься на работе; ты ведь шериф, тебе можно. тебе можно закрываться в комнате, задергивая плотные шторы, что достал из чулана и которые она ненавидела, можно заливать в себя литры отравителей, забывая о семье, но не забывая ее. тебе можно быть тем, кем ты никогда не был. потому что ты никогда не терял.

ты заряжаешь ружье и уходишь посреди ночи. тебе кажется, что ты знаешь кто это сделал. тебе кажется, что это твой шанс разделаться с убийцей твоей жены. даже не удостаиваешься чести закрыть дверь, выбегаешь на улицу. холодный норвежский ветер пробирает до костей. ты мчишься на старую пристань, туда, где нашли ее тело. туда, где по твоему мнению находится убийца. о, ты тщательно все изучил. ты был так близок к цели, каждый раз оборачиваясь, когда слышал за собой приглушенные шаги убийцы, но, оборачиваясь, видел лишь свою тень. он твоя тень, ты знаешь это. знаешь, что он близко. знаешь, что обычно убийцы не возвращаются на место преступления. но он не такой. ему нравится мучить своих жертв. ему нравится вновь и вновь наблюдать за тем, как мучаются их близкие.
пристань пуста и невинна, кажется, что это - точка рая, холодного норвежского рая. объятая лунным светом, отражающимся на гладкой поверхности воды. сегодня на редкость тихая ночь. тебе кажется, что все это неспроста. он где-то здесь. должен быть здесь. ты ведь слышишь его гадкий смех за своей спиной; луна улыбается тебе его омерзительно-безумной улыбкой.
снова шаги. нет времени. перезаряжаешь ружье и оборачиваешься, наставляя на цель, но видишь лишь испуганный взгляд и поднятые руки. какого черта. в нем узнаешь своего старшего сына; просит вернуться, потому что ранди страшно. ранди? кто такая ранди? просит опустить ружье. все еще держишь, словно не слушая его. н е  с л ы ш а. он здесь, я знаю. говорит, что здесь никого нет. медленно подходит, а ты выдыхаешь виски, что смешалось с твоей кровью. нам нужно идти, да? нам нужно уйти из этого мира. найти другой, где не будет боли. не будет страха. не будет монстров в шкафу.

время лечит, правда? ты действительно стал улыбаться больше, скрывая внутри разрывающееся сердце. живешь дальше, пряча своих демонов где-то за просторами этой вселенной. ты перестал слоняться по ночам, надеясь пристрелить того, кто лишил жизни твою супругу; ты снова слышишь ее голос, а во снах вы гуляете по ромашковому полю, букеты которого она так любила держать в вашем доме. но трагедия не щадит никого - ты сумел спастись, но ранди... твоя младшая, копия хьёрдис, ломается каждую секунду словно высохший лист дерева. она часто пропадает в доме, в котором уже ничего нет; она считает, что он заставлен мебелью, которой на самом деле не существует, а стены пропитали черную смоль ее сигарет. дом, в котором много лет назад случился пожар, стал ее домом грез. его маленькая девочка, его ранди. он слишком был занят собой и своими страданиями, что упустил тот момент, когда потерял ее. она забывает его; он видит это в пустоте ее глаз, таких же, что были у него десять лет назад. он накрывает ее теплым одеялом, когда она дрожит во сне, то ли от холода, то ли от своих кошмаров. он пытается стать ей тем отцом, какой ей нужен, он правда пытается. но она сухо говорит ему, что просила сделать хоть что-то, хоть как-то помочь, не забрасывать поиски убийцы.
прости меня, ранди... начинаешь, но она усмехается и морщится от ненависти, к тебе и к самой себе. я сделал все, что мог. ее ответ обжигает тебя, в душе вспыхивает осенними пожарами - "ты мог сделать гораздо больше, чем просто опустить руки и глотать алкоголь".

оставленная записка.

по первой же просьбе, мой дорогой.

беги вперед до боли в ребрах, до слез в глазах,
и никогда, слышишь, никогда не кричи в темноте.

jemima west.
ada.
ада.

все, что вы можете узнать об аде в городском архиве.
. . . . . . . . . . . . . .

▸ 1 сентября; 24 года. [возраст] ▸ родом из британии // крагерё. ▸ гончарных дел мастер. ▸ гетеросексуальна; не замужем. ▸ родители мертвы. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .приходите сияющей в ночи адой, отыщите ее среди сотен лиц и дышите вместе со мной. с нами. обладайте грамотностью и умением выражать мысли посредством строк. не покидайте и не давайте ложных надежд. я со всем помогу, объясню, подскажу.  .ада живет по соседству с идой, и им это по душе. они ужинают вместе или перекидываются парой фраз, выходя на балконы и разглядывая общий пейзаж. ида часто оставляет ключи у нее, а потом забывает и забирает через неделю; ада морщит нос от запаха сигарет в доме иды, и проветривает комнаты, недовольно фырча. у них соседские отношения, полные идиллии. ида учит ее пить из горла бутылки и прыгать на кровати - она учит ее веселиться. ада ведет ее на пляж и вышагивает босиком по песку, а потом показывает рукой на закат,  - она учит ее чувствовать сладкий привкус счастья. .я не знаю, чем закончится ее история. и если понадобится, ида спрячет ее от всех надвигающихся бед.

безумие относительно. всё зависит от того, кто кого запер в какой клетке.
пожалуйста, дай вдохнуть твой воздух. напиши нам свою историю на этом старом клочке бумаги.
. . . . . . . . . . . . . .
.она тянется ладонью к записной книжке в нагрудном кармане - ближе к сердцу - и рисует длинные узоры на белой бумаге. прохожие напрасно ждут от нее ответа, вслух ругаются и продолжают свой путь, не замечая уже за спиной протянутого блокнота с исписанным листом. ада молчит, словно рыба в большом аквариуме с гигантскими акулами. немая.
.о ней не говорят в ее присутствии - отлично слышит - и не смеются в лицо. она одна в небольшом городке, но ее приняли, полюбили, оставили. ей запросто можно доверить годовалого ребенка на день, пустующий дом на неделю, чтобы цветы полить, или стаю домашних собачек, вырывающихся из рук. ада со всем управляется так спокойно и легко, что, кажется, ей любая работа по силам.
.она умеет смеяться. честно. только расскажите ей занятную историю или веселую шутку, от которой судорога по телу и хохот из гортани. только ее смех звучит иначе - надсадно, хрипло. как куряга на последней стадии рака легких, найденный в мусорном баке. как умирающий после трех пуль в сердце. только вот она смеется. и живет.
.у ады собственная мастерская на втором этаже, пропахшая глиной одежда и длинные волосы цвета созревающих колосьев. она не расскажет ничего о своей семье, умолчит о причинах своей немоты, но с радостью покажет детище своей жизни. проведет по коридору с ответвлениями и восхищенно разведет руками: "вот моя страсть, смотри!".
.у нее глаза меняют цвет в зависимости от времени суток: золотисто-бирюзовые ранними рассветами - ада напевает безмолвно любимые строки из песен; цвета морской волны - ада медленно наводит последние штрихи в очередной работе, которую раскупят в считанные минуты забредающие туристы; и, наконец, серые с крапинками зеленой листвы - ада запирает двери мастерской и идет в направлении парка, где просидит несколько часов.
.пятилетняя ада поет звонким голосом, ей аплодируют незнакомые люди в костюмах и женщины в вечерних платьях: она любима публикой. восьмилетняя ада уже не имеет ничего общего с устаревшей версией себя, разрывая ночную тишину слезами и криками. одиннадцатилетней она предпочитает молчать и никогда не знать, каково это - говорить. шепотом, с придыханием, громко, оглушительно. она росла в обеспеченной семье, забот не зная, пока не громкое убийство премьер-министра и его жены в собственном доме. только ребенок выжил, запуганный и повергнутый в шок. итог: потеря голоса.
.она с малых лет находится под защитой государства, путается в ногах у приемных родителей, переезжает с места на место, меняет десятки школ, посещает психолога и не заводит друзей. они ей ни к чему. последнее место назначения - крагерё. городишко, в котором хочется по-настоящему дышать. и она учится заново. 

оставленная записка.

тут пока нет игры, но могу прислать любой из уже имеющихся.

кто сильней человек или змея? ядерный взрыв или планета земля?
кто сильней – ты или я?
ты или я? [q]

red – hymn for the missing

logan lerman
maverick j. Tollefsen
маверик толлефсен

все, что вы можете узнать о маверике в городском архиве.
. . . . . . . . . . . . . .

▸ мальчик-зима [21 год] ▸ крагерё // крагерё. ▸ падший. ▸ не женат, полигамен; ▸ мать и отец . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . сначала маверик был для меня точкой возврата. мертвым доказательством того, что наша жизнь до прыжка - она здесь. она существует. сперва маверик стал для меня, для альмен, шансом вернуться в жизнь. найти сквозь невзрачность ненавистного города его голубые глаза, и остаться. сперва маверик стал для меня всем. а теперь, когда он готов... маверик стал точкой отрыва. стал последней ступенькой перед затяжным прыжком. стал скользкой последней перилой. маверик стал совершенно самодостаточным, не более мертвым, чем живым человеком, уже отнюдь не только в моей голове. сперва маверик был для меня чарли из буковской "хорошо быть тихоней", а сейчас зажил своей жизнью в корне не похожей на запланированную. сперва маверик был для меня закомплексованным мальчиком, пытающимся скрыться ото всех. сейчас я понимаю, что он стремится туда, где считает и находится его настоящее место - на самое дно. поэтому, прошу вас, не выбивайте из него эту спесь. поэтому, я прошу вас, не поднимайте его со дна. мальчику хочется утонуть - так пусть тонет. мальчику хочется привязать себя к камню под водой - так пусть топится. дайте мальчику жить. дайте ему умирать. и ни в коем случае не тащите его наверх. он там, где ему самое место.

безумие относительно. всё зависит от того, кто кого запер в какой клетке.
пожалуйста, дай вдохнуть твой воздух. напиши нам свою историю на этом старом клочке бумаги.
. . . . . . . . . . . . . .
Впервые я встречаю тебя за гаражом. На тебе черная куртка – бомбер и белые кеды, которые всерьез истрепались. Впервые я встречаю тебя за гаражом. Твои волосы торчат во все стороны, глаза полузакрыты и сочатся таким холодом, что хватило бы на целую арктику. Впервые я встречаю тебя по наводке какого-то совета. Ты суешь мне пакетик, в котором покоится сладкая дурман-трава, и цепко выхватываешь из толстых пальцев деньги. Ты хмур и несвеж, каким бывает ветер в начале ноября: забродивший, холодный и зябкий. Своим взглядом пробираешься под ворот, деловито осуждаешь каждую неприкаянную складку на моем теле. Затем, вдруг, ухмыляешься. «ты хоть раз курила траву?». Я деловито ответила, что такое случалось и не надо меня учить. Но ты забил косяк.
Впервые я встретила тебя за гаражом укуренного и от того не менее живого.
Такого больше не повторялось.

Ты никогда не подпускал меня, даже на пушечный выстрел. Рассматривая в тебе, как в мозаике, разноцветные, совсем непохожие на других кусочки, я как рыба задыхалась без возможности тебя решить. Я сходила с ума, вычерчивая на листках дневника твои призрачные, злобные глаза. Я так тебя ненавидела, черт тебя дери, Маверик, за то что ты отнимал у меня любое чувство, кроме любопытства. Оно пожирало меня, как некогда я пожирала веганские батончики bite. Оно глумилось надо мной. Ты надо мной глумился. Встречая на улице ты переходил на другую сторону. Встречая на улице улетал на другую планету.
Затем я встречала тебя только в приемной мисси аульфитц – немецкой женщины психотерапевта, которая не затыкалась о детях африки и всегда заканчивала сеанс на семь минут раньше. Она вся была такая.. такая немецкая. Такая настоящая немка, до чертиков цивильная в своем выглаженном костюме и в поношенных туфлях.

Затем я встречала тебя только в приемной с разницей в пять минут. Замерзшего, почти ледяного после каждого сеанса. Невообразимо трезвого. Совершенно чужого, хотя и близким-то ты никогда не был. И никогда не стал.

«накуримся?»

Ты курил, а я лопала пузыри ароматной розовой жвачки во рту.
- почему ты ходишь к немке, пятница?
- пятница?
- почему ты к ней ходишь?
- потому же, почему и ты. я больна.

В тот день ты сказал, что никаких болезней не существует. Никакой души человеческой нет и в помине. И каждый раз ты выбрасываешь столько денег лишь бы успокоить мать-истеричку. В тот день ты сказал, что каждый находится именно там, где он того сам заслуживает.

- во что ты веришь, маверик?
- в рак и СПИД. Это то, что действительно может с нами случиться.

Ты уходил на полуслове, оставляя меня сидеть с бесконечными ребусами и загадками в голове. Ты никогда не давал знать о себе больше, чем ничего. Ты никогда не был для меня настоящим человеком, обличенным хоть во что-то значимым. Ты никогда.

- кому ты пишешь письма, пятница?
- может быть тебе. Может не тебе.

Ты закатил глаза. Постарался заглянуть в бумажку через плечо, но ничего не вышло. Ты глубоко вздохнул и добавил: «дура ты, пятница».

12 января.
Марта, я снова тебе пишу.
Маверик заходил ко мне ровно четыре дня назад.
Марта, я снова тебе пишу, потому что не знаю что со мной. Холодный и грустный маверик будит во мне то ощущение, когда больше ничего не хочется.
Когда я последний раз его видела, он был одет в серое пальто. И пальто это было такое серое, что скорее напоминало цвет его мешков под глазами, или толерантно намекало на безысходность каждого его дня.
Марта. Я снова тебе пишу. Когда-нибудь я сделаю это. Маверик говорит, что смерть – это только начало. Начало, которого мы очень боимся и именно потому не идем. Он говорит, что надо попробовать все, чтобы войти в смерть [он именно так и говорит] с грузом собственного опыта. Но он никогда не признается в своих словах.
Я видела на его шее шрамы. Штуки три. Но маверик не говорит мне откуда они. Он вообще мало чего говорит о себе, а ты ведь знаешь, как я ненавижу эту тишину.
Я не люблю его, марта. Он мне не друг. И не любимый. И не враг. Он стал моей пустотой. Огромной брешью внутри, которая с каждым днем все сильнее и сильнее разрастается, подобно раковой опухоли.
Марта, когда-нибудь онкология по имени маверик меня погубит.

Какое-то января.
Маверик,
Я устала.
Тебе нравится окутывать свою жизнь пеленой тайны. Завесой несоизмеримого вранья и красочных метафор. Тебе нравится создавать свой кокон из стекла и бетона брошенных наотмашь слов. И все вокруг знают, что мальчик – патологический врун. Но всем нравятся его сказки. И маверик, ты как один из братьев Гримм.
ты красишь жизнь гуашью, преимущественно черных цветов, но это же лучше, чем белый лист.
И красивые девочки шепчут тебе на ухо: «почему ты такой грустный?»
И ты отвечаешь им.
Потому что сдохла моя кошка.
Потому что я подцепил вич.
Потому что я пытался съесть свой локоть.
Потому что отец ушел от меня, воспитав во мне комплекс херового сына.
Потому что я съел пропавшую рыбу.
Потому что я хочу тебя трахнуть.
И красивые девочки заливаются звонким смехом. Потому что им нравится, как ты шутишь. Пусть за твоими шутками стоит слишком много грусти.
В своей грустной манере курить ты прячешь свое лицо за вуалью дыма. Ты прячешься от надоедливых женщин и мужчин за стойкой сизой дымкой. И ты никогда не интересуешься, как дела у твоего лучшего друга. Или у его подружки. Или у их мертвых детей.
Ты никогда не интересуешься почему между жизнью и смертью я выбираю смерть.
Маверик.
Подпусти меня.
Ближе.
На шаг.

Ты прислал мне через два дня. На клочке салфетки, испачканной соевым соусом было написано только три слова: «дура ты, пятница».

Мы лежим на траве и бесстыдно пялимся в небеса. Тебе не нравится, что я так мало говорю. Меня бесишь ты повсеместно. Ты тычешь пальцем в что-то абстрактное, и говоришь, что облако похоже на мартышку. Ты тычешь пальцем в мое плечо и говоришь, что я похожа на мертвое море.
Ты -  мальчик, окутанный тайной.
Ты – мальчик, окутанный ложью.
На обрывках салфеток ты пишешь мне своим корявым почерком. И никогда не говоришь этого вслух.
Ты пишешь.
Альмен, мой отец умер от рака легких.
Альмен, мне нравится твое имя.
Альмен, ты невообразимая дура.
альмен, ты меня бесишь.
Ты молчишь и пишешь.

И мы пишем друг другу. Постоянно. Пытаясь найти в себе нечто живое, что еще можно пробудить на свет. То, что можно вытащить. То, что можно спасти.
Но мы мертвы, маверик.
Оба мертвы.

оставленная записка.

перрон – практически эшафот. советуешь не смотреть,
как поездовый большой живот съедает тебя на треть.

я расскажу тебе про небо, если захочешь.

я видела его густые облака, когда в предсмертном крике рождалось мое спасение. я видела небо, когда оно било меня своими лучами теплыми в самую сущность. я видела его, эджилл. согнутая спина, сплошь покрытая ссадинами да порезами, вживалась в родную землю. в место, где родилась девочка_без_изъяна. а глаза, когда соль сочится из уголков и давит тебя в тишине; они видели только небо. беспросветно далекое. и такое же грустное, как некогда позволяли себе быть мы.

я расскажу тебе про берега, если захочешь.

и про то, как уставшие пальцы ног забывались в песке. и о том, как дышать приходилось через раз. и не было сил даже сдаться. и про то, как песок был во рту, смешиваясь с грязной иссохнувшейся  кровью. и про то, как он хрустел на зубах лучшим лекарством. и я искала на границе сознания отблески, на тебя похожие, и боль мешалась с краской цвета ультраморин. и обязательно про то, что можно научить тело не болеть. а клетки эпидермиса все меняются, и во мне не осталось ни одной, что хранила бы твои забытые приступы.

я расскажу тебе про звуки, если захочешь.

и про то, как они оглушали меня посреди обезумевшей листвы. про то, как звуки посреди смерти становятся твоим главным оружием и худшим твоим врагом. как мы становились спасением, а после – атомной бомбой размером с ограбленное сердце. я расскажу тебе про то, как умею на вкус ощущать плач маленьких девочек на простынях, и взрослых мальчиках в тюрьме своей головы. я все их знаю. я учила их, сандалом втирая в больнючие прорези на собственном теле.  и про то, как можно потеряться в первозданной, самим богом созданной, тишине. и как у тебя в глазах все мутнеет, когда ни одного звука. ни одного вздоха. и даже твое собственное сердце не бьется, оставляя тебе только свободу.

я расскажу тебе про огонь. и воду. и медные трубы.

но больше, конечно, о крови. я расскажу тебе, как умалишённая разносила стены в своей комнате, и как истеричные рыдания заполняли все мое существование. и я расскажу тебе, как летели вниз все мои идиотские мечты и все то, что когда-то во мне жило. и как они с грохотом разбивались о всхлипы маленькой девочки морион. и о том, как кровью на стене я писала «не отдам». зачеркивала. «не кричать». зачеркивала. зарастала. и о том, как огонь изъедал шторы комнаты. и о том, как полыхала моя кровать. и о том, как молилась я господу, чтобы он сплавил мое лицо в этом огне. и как я хотела остаться там. спрятанная, заросшая и запаянная. сгнившая, но переплавленная. на полу той самой комнаты, которая горела и шипела. которая прогоняла мое существо.

я расскажу тебе о том, волчонок, как посреди выжженой тишины истины не находится.

и как ты ищешь по сгоревшим опарышам своих воспоминаний какие-то ненужные куски. и о том, что ничего найти уже нельзя. я расскажу тебе, что храм свободы, что рождается за пару часов в твоем сознании – блеф. и о том что сексуальное желание, при его наличии, можно искупить и с фонарным столбом. и о том, что у нас никогда не было боли общей. и боли страшнее у нас тоже никогда не было. и о том, что нас, кстати, тоже нет.
я расскажу тебе о том, мальчик, что больше не путаю голод с любовью. и что бабочек в животе столько, жаль что они все давно разложились.

я нихрена тебе не расскажу, мальчик, что волком грызется мне в спину.

потому что я ничерта из этого не помню, стоит тебе появиться.  и я на слух вспоминаю слова, отысканные в давно забытых молебниках.

скажи, вдвоем бесконечны мы,как мебиусовский лист.
недолюбовь во время чумы. аспириновый Принц и Лис.

«если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь зла, потому что Ты со мной»

господа, разрежьте женщине грудную клетку, хватит с вас. господа, возьмите лобзик и прямо по впадине прорежьте бледнющую противную кожу, хватит уже с нее.  господа, глотните самого горького спирта что в крови её, словно глицерин сейчас взорвется. господа, девочка будет молчать.
никто не услышит.

тише, и рот клейкой лентой ей заклейте, чтобы связки не надрывала. сделайте так, чтобы никто не узнал. сделайте это как искусный маньяк, ну давайте же. эджилл, натяни улыбку свою косую. натяни. и вскрой этой девочки наконец горло/груднуюклетку/хотьчтонибудь. и в путь, изучать координаты от груди до низа живота. совсем не страшно, совсем не больно. ты видишь, смерть танцует в том дальнем углу, она чувствует первый запах крови, тот самый первый, когда капля падает на пол. это когда ломаются нервные клетки, это когда сердце надрывается на два или три, метастазами по всему внутреннему организму. ну выдерни позвоночник, сломай кости, раскидай внутренности, пусть она танцует свой танец, пусть сводит тебя с ума, пусть закружит тебя в мрачном ритме.
молчи и режь девочку вдоль.
морион хмурится. морион злится и она так безобразна.

- время не лечит, эджилл, здесь ты безумно прав, - её брови почти сходятся в точке соединения с миром, прямо над переносицей, - время учит нас выживать.
морион неловко берет его под руку, губы себе кусает за бессовестные желания, что рождаются в голове со скоростью смердящего опарышами разлагающегося тела. морион увлекает мальчика [несобой] за собой. и цепляется глазами за понурый воздух. – если бы не время, никто бы не выжил, - бурчит она под нос. и целому миру не слышно.
ну кем она была: воздушной принцессой своего подземелья? играла в куклы, шахматные фигуры эти фарфоровые била, злилась, впадала в ярость? она не была прекрасной феей, которая разбивала всем сердца, и цена им была грошь, как и её.
две маленькие фигурки в черной комнате: эджилл и морион.  молчание и тишина.  распутник и безмолвие рядом. он мял черную прямоту волос ее, плевать что их не стало, закури и отпусти.

слова продолжают свой вальс. они говорят «он покоит меня на злачных пажитях и водит меня к водам тихим, подкрепляет душу мою, направляет меня на стези правды ради имени своего».

морион отчего-то вдруг жмет плечами, ежится, словно обданная водой холодной. мы не дышим ровно целую жизнь. мы не видим ровно целую жизнь. вспышка.

- эджилл. и только имя твое я в кармане ношу. морион смолит сизый дым. и графитовый фиолетовый грязью остается на фильтре. раз за разом. и каждый раз после.  морион щурится новому дню, цепкими пальцами вживается ему в рукав. пустыня.

эджилл, я думала, что нет человека сильнее того, кто боли не чувствует. я думала, что все эти наши фантомные вспышки йодированной сосредоточенности боли и страха – они делают нас слабыми. хилыми. хлипкими. я думала, что именно они, вспышки рыжих и красных цветов, оранжевые круги за темнотой сомкнутых век – они делают нас уязвимыми. гибкими. падшими. и я думала, что нет человека сильней, если он никого не любит. потому что, если ты никого не любишь – никто не может сделать тебе так больно. и никто трижды не станет проворачивать рукоятку длиннющего ножа в твоей спине, если ты никого не любишь. и никто страстными поцелуями не вскроет тебе шею от уха до уха, если ты никого не любишь. раньше мне думалось, что если убить эмоции – я стану непобедимой. иконой. святыней. алтарем. и ты сможешь приткнуться ко мне, как к богу обращенный, за спасением. и я обязательно тебя спасу. я обязательно постараюсь тебя спасти.
и я рвала на себе клочками все неживое.
все то, что мешало мне быть живой.
и окончательно сдохла.
эджилл, скалься на меня, на мертвую, припорошенную снегом грязным к твоему порогу. эджилл, давай, раздери мне глотку, что рождает миллион слов гаже всяких мертвенных личинок и червей.

э д ж и л л с п а с и м е н я

человек, который не чувствует боли – прогорает как спичка. единожды и навечно. и как бы ты ни старался в умиротворенной золе даже тепла надолго не хватит. человек, который ничего не чувствует – он слабее младенца. он мертв. в самом своем корне такой человек подыхает и задыхается.
и меня никто не распинал. и никто терновые ветви не вплетал мне в косы. и кос у меня тоже нет. а я все равно сдохла. как и все в этом мире, кроме системы. кроме строя. и кроме пулеметных приказов мужчины, что заходится пеной у рта.  посмотри на нас, мальчик, мы давно умерли. еще там – в очереди наших рождений. и ничего в этой жизни нам не принадлежит. даже собственные чувства.

- я все время думала, как это будет : как мы поговорим, - голос морион низкий, почти сутулый.  девочка молчит. как я объясню тебе, что искала спасение, а нашла смерть. – а теперь мне слов не хватает. морион смотрит на него, различая знакомые черты. и внутри горит что-то бледно и ветрено.
какой ты, ну господи, какой ты. ничей, а в карманах пакеты с чудесами. за пазухой носишь салюты, фейерверки. не целуешь черные тени в зеркалах, совсем другой. совсем красивый. исколотый, избитый током, параллельный, и тебя наверное не молоком, а кровью обливали. мальчик. мужчина. больной мальчик. наверное во снах слишком сильно любишь самых красивых, а по утрам находишь их живыми. красивыми и живыми. совсем, как настоящими.

- ты, главное, на меня не злись, - скукоживается морион. у мальчика_волка есть сотни причин ненавидеть девочку. за холодные пальцы прямо в позвоночнике. за то, что оставила его, когда он нуждался. за то, что пыталась его спасти. за то, что тело не слушалось и рвалось куда-то.

за узкую лисью морду.
за узкую лисью морду.
за узкую лисью морду.

ради имени твоего, господи, прости согрешение мое, ибо велико оно.

трижды я пыталась остаться призраком. мертвыми останками в преисподней собственного крематория. трижды кусала локти себе, пытаясь обкусанными пальцами достать из самых костей воспоминания о том, о ком и скучать то грешно.
и я знала, что не стану твоей иконой. и еще меньше во мне твоего алтаря.
но я скучала по тебе, чертов мальчишка. я так по тебе скучала.

у нас никогда не было вечера на берегу. а ты никогда не курил. 
девочка  никогда не вспомнит мужчину, который не причинил бы ей боли.
об угли всегда обжигаешься, даже когда они кажутся совсем пустыми и холодными.

я просто знаю. что ты должен меня понять. даже если я проклятая, презираемая, шокирующая, извращенная и первая в очереди на сожжение на костре женщина. ты должен меня понять.

в конце концов, я расскажу тебе про небо, если захочешь.
у меня оно есть, и на нем есть место для тебя.

Woodkid – Ezio's Family
Coldplay – Atlas
ддт - это все
--------------------


Boyd Holbrook
Neil Blomquist
нил блумквист

все, что вы можете узнать о ниле в городском архиве.
. . . . . . . . . . . . . .

▸ 31 января 1989. [25] ▸ гётеборг, швеция // крагерё. ▸ музыкант, скульптор. ▸ гетеросексуален, свободен. ▸ ханс эрик блумквист - отец, владелец книжного магазина, бывший военный, 47 лет. леона "леа" вестрём - приемная мать, бывшая балерина, учитель танцев, 42 года. ийрленд вестрём [ то есть я ] - сводная сестра, 22 года. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . прошу тебя, не бойся что-то менять. я буду любить тебя, как самого родного человечка, буду всегда помогать тебе теплыми словами. я ищу семью, а ты - и есть моя семья. я могу показать свою анкету, могу помочь со всем, что нужно. только приди и будь моим ангелом-хранителем, моим демоном, моим братом.

безумие относительно. всё зависит от того, кто кого запер в какой клетке.
пожалуйста, дай вдохнуть твой воздух. напиши нам свою историю на этом старом клочке бумаги.
. . . . . . . . . . . . . .

Ты открывал ночь Все что могли позволить Маски срывал прочь Душу держал в неволе. Пусть на щеке кровь Ты свалишь на помаду. Черту барьер слов. Ангелу слов не надо.

Сотни чужих крыш Что ты искал там парень? Ты так давно спишь.. Слишком давно для твари. Может пора вниз? Там где ты дышишь телом. Брось свой пустой лист. Твари не ходят в белом.

я вдыхаю твой воздух и ты бежишь по моим венам.
ты сидишь глубоко в моем сердце с самого первого взгляда, с самой первой фразы. ты называешь меня "ири" и целуешь в лоб. ты выдыхаешь сигаретный дым мне в лицо. ты убиваешь меня.

ты ненавидишь слово "брат" и не переносишь приставки "сводный". ты считаешь меня своей, без остатка, без слов и уговоров. нет смысла с тобой спорить, устраивать истерики и избегать тебя. ты всегда находишь меня и не слушаешь.
ты протягиваешь мне сигарету и продолжаешь рассказ о заблудившемся автобусе стейнбека. твои глаза внимательно следят за каждым моим движением, от чего я не знаю, что делать. никотин убивает меня, но ты... ты гораздо более ядовитый.
ты тащишь меня за руку по городам, заставляешь смотреть на худших представителей нашего человечества, испытываешь мои нервы, будто я солдат. я молча делаю все, чего ты просишь, зная, что спорить с тобой не имеет смысла.

ты считаешь меня самым родным человеком в мире. ты готов даже убить за меня, готов, если надо, отдать жизнь, ведь не видишь смысла в старении. да, я знаю твою слабость: ты боишься старости. ты бьешь себя в грудь, качаясь на краю крыши многоэтажки, и кричишь, клянешься, что бросишься под машину в пятьдесят. или утонешь. или уснешь с сигаретой. похоже, идей, как покончить с собой, у тебя хватает.
ты хватаешь меня за руку, когда я иду на свой выпускной и просишь быть осторожной. не терять голову. не пить слишком много. и возвращаться поскорее к тебе, назад, домой. я улыбаюсь и обнимаю тебя, зная, что ты гораздо сильнее волнуешься, чем хочешь показать.
и потому я делаю тебе больно. я прихожу под утро, в разорванном платье, со следами от поцелуев на шее и смеюсь, глядя на тебя. я не хочу быть похожей на тебя, но твой яд так глубоко во мне.

Жить необязательно. Путешествовать — необходимо.
q.

ты, я, европа. ты везешь меня в данию, где говоришь всем, что я твоя жена. я смеюсь, играю в эту игру, целую тебя, живу тобой, дышу тобой. мы лежим на кровати, голова к голове, слушаем инди и старый рок. пахнет кофе, сигаретами и слегка - мятой. от тебя всегда пахнет мятой.
в швеции ты раскрываешь мне свои тайны. я знаю о твоих страхах и твоих мечтах. ты показываешь мне могилу матери и мы вместе плачем. ты прижимаешься к моему плечу и впервые я вижу слёзы на твоих глазах. я глажу тебя по голове, понимая, что никогда не позволю кому-то причинить тебе боль.
мы сидели на кладбище. я не знала твоей матери, но все равно оплакивала незнакомую мне женщину. ведь твоя боль была моей болью.
литва и латвия слились воедино. маленькие отели, море книг из библиотек, которые ты оставлял прямо в номере и не возвращал. кинг, керуак, паланик были нашим миром. я клала голову тебе на колени и засыпала под твой убаюкивающий голос, пока ты читал мне книги.
ты был таким добрым, таким искренним, таким моим, ведь был уверен, что я полностью в твоей власти.
в чехии ты заболел и я поила тебя молоком с медом, кормила горячим бульоном, целовала в лоб, когда ты засыпал. в эти моменты я чувствовала, как сильно ты дорог мне. как никто на свете. любая твоя боль, любая эмоция отзывалась во мне десятикратно.
ты везешь меня в румынию и мы ищем замок дракулы. ты покупаешь себе самоучитель с румынского и мы учимся вдвоем. кажется, что мы - одно целое. нет тебя и меня, только мы.
ты кричишь о том, что любишь меня.
и я молчу.
ты куришь одну за одной, берешь гитару и уходишь, оставив меня одну.

домой я возвращаюсь одна. каждая скульптура, созданная твоими руками, ранит меня. точно так, как я причинила тебе боль.
я убила нас.
мы едем с семьей в крагерё. я пишу тебе письма на мыло. ты молчишь. твой телефон глух и я не знаю, где ты.
я влюбляюсь. я люблю, как никогда не любила.
нил, его зовут хайд. и он занимает вторую половину в моем сердце рядом с тобой.
он дарит мне свободу, нил. и забирает ее. мои дни стали пустыми. наверное, так ты живешь.
нил, приедешь ко мне? согрей меня, хоть немного.
я не прошу большего.
мне просто нужны твои глаза и душа. мне нужен ты.
мне больно.

оставленная записка.

если будет нужен - покажу)