Сплин - Феллини

   Послушай, ведь это не просто так все? То, что происходит - ведь это не просто так? Если все бесцельно, малыш, то зачем мы просыпаемся каждый день и тратим кислород? Я верю, все-таки, что у каждого в этой жизни должно всенепременно быть какое-то предназначение, каждый должен иметь где-то в этом свете свое место. Мое место - рядом с тобой. Так я думал до недавних пор.
   Впрочем, прошло слишком много времени, чтобы называть эти поры недавними, не находишь?
   Я верю, что Человечество - такая великая, непостижимая субстанция, рождена для того, чтобы однажды умереть. История, тянущаяся сквозь тысячелетия, заслуживает чего-то большего, чем забытья и смерти. Однако опыт и объективность мыли говорит мне об обратном. Что ж, пусть так: жизнь человечества бесцельна и бессмысленна по своей природе, все существование наше сводится к тому, чтобы умирали одни и рождались другие, которые, в свою очередь, тоже в скором по масштабам Вечности времени умрут, но не может быть бессмысленна жизнь одного отдельного человека.
   Каждый сам находит свой смысл. Свой смысл я обрел в тебе. Так мне казалось до недавних пор. Но не думаешь ли ты, что прошло слишком много времени, чтобы называть эту пропасть, эту бездну из боли, клокочущей во мне вместо крови, боли, смотрящей моими глазами, - недавней порой?

Герой на героине,
Героиня на героине,
И двойная сплошная
Пролегла между ними.

   Послушай, нам стоило бы объясниться. Сразу. Чтобы не было недоговорок, недомолвок, недопонимания. Чтобы начавшееся с "да" не закончилось "недо". Иногда нужно вытрясти правду - силком, за шкирку, за полночь. Хватило бы одного разговора, но, когда имеешь свои тайны, нельзя требовать святой откровенности. Что ж, теперь мы квиты. Я получил сполна за свои грехи перед тобой, и все это было заслуженно.
   Ты теперь живешь совсем один, хотя писал, что должен поддержать маму после смерти отца. Это не мое дело, но... Ведь ты не сбежал от меня? Это было бы правильно и понятно, впрочем. Со мной не ужиться, и ты продержался долгое время абсолютно героическим образом.
   Ты теперь научился спать один, без сказок, без колыбельных и печенья, без "доброй ночи", а я все еще не могу уснуть без твоего дыхания. Как это мерзко - очутиться здесь, у двери твоего дома, словно собака, которую вывезли за несколько километров от дома и выкинули в дождь, а она вернулась и скулит на лестничной клетке. Я никогда не признаюсь тебе в том, как это было унизительно. Ты не узнаешь, что произошло со мной в эти три месяца.
   Мне нужно включить задний ход. Я смотрю на звонок и мысленно ищу пути отступления. Чего ждать? Может быть, ты выставишь меня за дверь? Или будешь бесконечно рад? Или так удивишься, что мне придется всю ночь отпаивать тебя травяным чаем?
   Как раньше.
   Но как раньше уже не будет. Нет, как раньше уже никогда не будет. Потому что здесь другой город, и люди другие тоже. Смотрят они иначе, и ты теперь, должно быть, другой. Потому что смерть накладывает свой отпечаток. Смерть, знаешь, ее видно, независимо от того, как сильно она коснулась тебя. Как следы от удара молнии, проступившие на кожи, она навечно остается во взгляде. Меньше всего мне хочется, чтобы ты был печален. Пусть буду печален я, отдай мне свою грусть, но только пусть ее не будет у тебя. Пусть никогда больше не будет.

Между ними
Секунду назад было жарко,
А теперь между ними лежат
Снега Килиманджаро.

   Послушай, между нами теперь одна перегородка, одна стена, одна дверь. Нас не разделяет больше твое издерганное ручкой письмо, километры и душный воздух старого дома. Нас ничто не разделяет теперь, потому что "нас" нет. Ты был прав, поставив точку. Я неправ в своих бесцельных попытках исправить ее на многоточие. Кто из нас теперь, по-твоему, мальчишка? Или это гордость говорит во мне, мешая нажать на звонок? Быть брошенным - не самое приятное из того, что может произойти в жизни. Быть брошенным в письме - что ж, вероятно, я заслужил.
   Слишком много преград между нами кроме этой двери. Слишком мало я должен сказать, и еще меньше - сделать. Каждый день, проведенный мною в одиночестве, сопровождался одним только вопросом: "Зачем ворошить прошлое?" Зачем вставлять нож в свежую рану, раз за разом проворачивая его по часовой стрелке? Зачем затягивать неминуемое прощание, зачем пытаться сделать его еще болезненнее? Зачем отрицать очевидное, осознавая, что все закончилось?
   Зачем говорить "Но!" мертвой лошади?
   Когда я искал тебя, в моей душе теплился лучик надежды, но теперь, когда я нашел - ее нет. Каким же нужно быть идиотом, чтобы дерзнуть допустить мысль... Ты не ждешь меня. В окнах приветливо горит свет, а еще у тебя, должно быть, уютно. Не может быть не уютно, потому что где бы ты не появлялся, все вокруг становится домашним и даже красивым. Человек красит место - кажется, так?
   Я физически ощущаю, как мы отдаляемся друг от друга прямо сейчас, и это односторонний процесс. Просто у меня он, в отличие от тебя, произошел с запозданием. Наверное, нужно было потратить на поиски два месяца и две недели, чтобы оказаться у двери и понять, что в нее не нужно стучаться. Что мы теперь чужие люди.

Зря ты думаешь о смерти,
Я хочу найти письмо в пустом конверте
И прочесть
Тебе.

   Послушай, нет смысла биться головой о закрытую дверь собственного одиночества. Но я снова, снова, снова рискую отдаться чувствам. Что за глупые слова? Отдаться чувствам. Но иначе не назвать это безрассудство. Я не знаю, зачем, но чувствую, что должен. Должен увидеть тебя еще раз. Я должен сказать свое "здравствуй", ради которого проделал столь долгий путь. Я должен посмотреть в твои чистые светлые глаза, и мне достаточно будет одного только взгляда.
   Сейчас.
   Сейчас.
   Сейчас.
   Ты мне веришь? Сейчас. Одну еще только минуту. В конце концов, ведь не чудовище за этой дверью. Почему так холодеют руки и хочется уйти, чтобы никогда, никогда не вернуться? Почему ты теперь кажешься таким несбыточным, чужим, далеким? Ведь я еще не видел тебя.
   Пальцы уверенно тянутся к звонку, и я слышу, как за дверью раздаются шаги. Один, еще один, еще... Такие тихие и почти незаметные. Ты по-прежнему не носишь тапок? Я говорил, тысячу раз говорил, что нужно носить. Полы холодные, ты можешь простыть, когда же ты начнешь меня слушаться?
   И дверь открывается. Ведь ты совсем не повзрослел, малыш. И глаза смотрят на меня все те же, глаза того напуганного мальчика с моста, у которого заходится сердце, когда я прижимаю его к себе. Не-мой мой мальчик. Я смотрю на тебя одно только мгновение, но кажется, будто вся жизнь - вся наша жизнь мелькает перед глазами. Но ведь никто не собирается умирать, верно? Не сейчас. Не сегодня. Не время.
   Я не решаюсь сделать шаг вперед, и ты, ты тоже стоишь, не дыша. А во внутреннем кармане пальто, вымокшем от дождя, альбом с нашими фотографиями. Теми самыми, квадратными, которые не выложишь в инстаграм.
- Здравствуй. - Здравствуй, мой милый. - Здравствуй.

Ты не считаешь, сколько дней я тебе не звонил,
Не отвечаешь ни по одной из своих двух мобил
И засыпаешь рядом с тем, кого я бы убил,
Если только бы встретил и если хватило бы сил!

    Самое худшее. Жизнь учит нас думать о самом худшем, рассчитывать на самое худшее, готовиться к самому худшему. Жизнь учит нас странным вещам. Обращать свои мысли к мечтам и несбыточным надеждам - это считается нецелесообразным, думать о самом худшем - в пределах нормы. Весь мир готовится к разочарованию. Человечество готово к апокалипсису, дефолту и новой великой депрессии, но никто из нас не может подготовиться к собственным личным неудачам, хотя именно их прогнозирование, казалось бы, должно даваться легче всего. Но нет. Женясь на прекрасной женщине, ты отчего-то не готовишь себя к самому худшему, а, напротив, полагаешь, что все сложится замечательным образом. Таково главное заблуждение наших дней. Мы учимся мужественно и спокойно разочаровываться, но слепо очаровываться так и не отучились.
   Нужно быть честнее во всем. Самое худшее - это то, что нам необходимо. Это жестко, болезненно и беспроигрышно. Все, что мы делаем, так или иначе обречено на провал. Все, кого мы любим, уже заведомо являются предателями или трупами. Все, что мы из себя представляем - самое худшее. Вокруг, внутри, всегда. Почему бы не заняться этим всерьез? Синоптики прогнозируют глобальное потепление, мы должны готовиться к самому худшему. Да. Пора переходить на личности, чтобы не очаровываться. Эй, Робб, я прогнозирую тебе старость в престарелом доме, потому что твоим детям плевать на тебя, готовься к самому худшему. Сандра, ты вряд ли выйдешь замуж в этом году или в ближайшие лет тридцать, потому что ты шлюха, готовься к самому худшему и четырнадцати котам в твоем доме. Нет, Джон, она тебе не даст, а про второе свидание сказала из вежливости, готовься к самому худшему. Люси, нет, они не перезвонят тебе, ты слишком тупая для этой должности, готовься к самому худшему. Так всем было бы лучше.
   Но если всерьез, по-настоящему очаровался, если забыл, как дышать, а за спиной выросли крылья, - готовься к самому головокружительному падению в своей жизни. Это будет невероятнее, чем прыжок с парашютом, умопомрачительнее, чем то состояние, которое принято называть "приходом". Полет из вечности в пропасть, полет с греческого Олимпа сквозь века от прекрасных богов через десятки войн и бедствий в наш мир мерзких грязных выблядков. Миллионы историй за одну секунду, и все это - под ребрами. Да, этот полет станет лучшим путешествием в жизни. А возможно - последним.
   Потому что если довелось парить в небесах - придется падать. Если случилось познать настоящую, окрыляющую любовь, - однажды она низвергнет тебя на острые скалы. Впрочем, нет, не низвергнет. Ебанет.

Прости, что не написал - я непременно б это сделал,
Если бы только не любил тебя на самом деле.
А на самом деле телефон не занят, а отключен -
Лежит на тумбочке, пока тебя там кто-то дрючит.

   Едва ли моя история отличается от сотен других таких же историй. В ней все прозаично, кроме старого, дышащего временем дома, камертона и одного маленького мальчика, который так и не рассказал мне, откуда приехал в Лондон. Знаешь, что самое неприятное? Теперь я думаю: а не специально ли все это было устроено, чтобы в один прекрасный день мальчик смог просто незаметно уйти?
   Это отвратительно, правда? Когда я вижу твое лицо, то думаю, что это отвратительно.
   Нет, ты так же красив, как и прежде, но мне хочется уйти. Потому что все это безобразно и мерзко, и я не должен стоять здесь, унижаясь и выклянчивая объяснения. Потому что уже услышал достаточно для того, чтобы безвозвратно все закончить. Одно холодное, почти равнодушное "привет".
   И я понимаю, что ты меня не ждал. Нужно было готовиться к самому худшему, но я, увы, не успел. Больнее будет падать. Я просто выдумал в своей голове всю эту историю, выдумал, что должен был найти себя, должен был постараться все вернуть во имя нашей любви и... бла-бла-бла. На самом деле с тобой все в полном порядке. Ты не убит горем, глаза у тебя не красные, ты не сидишь подле постели матери и не пишешь в дневнике о том, как страдаешь в этом богом забытом месте. Ты просто сменил номер телефона, чтобы я тебя не доебывал.

Ненавидеть проще, чем прощать, как ни крути,
А я заебался выбирать сложные пути.
Хочу опять уметь засыпать раньше пяти утра,
Не думая о том, чьим болтом занята твоя дыра.

   Я устал и заслуживаю отдыха. После этой дороги и этого ада я заслуживаю отдыха, но мне нужно идти дальше. Я мог бы зайти, но меня не звали. И я остаюсь стоять в дверях, потому что не могу распоряжаться этой квартирой по-хозяйски. Этой квартирой и тобой, потому что все в прошлом. Ты свободен, и вряд ли я когда-нибудь смогу простить тебе это. Потому что свободен ты. Не я. Труднее всего простить кому-то собственную слабость.
   Я просто положу этот альбом и навсегда исчезну из города и твоей жизни. Око за око. Впрочем, ты едва ли расстроишься. Я же добился всего, чего хотел: пришел, увидел и по-своему победил. Свою гордость. Так унизить не смогла бы меня даже Лиза, а ведь она искренне старалась сделать это. Просто наступает такой момент, когда уже нет никакого смысла. Вот есть ты, есть я, а смысла нет. Есть только этот фотоальбом как память о смысле, который когда-то у нас был. Теперь нет ни смысла, ни нас. Пока ты смотришь на меня изумленными глазами, я осторожно кладу на тумбочку в прихожей маленький альбом, сделав только полушаг вперед.     
   Прости меня, потому что я не могу простить тебя. Я больше не буду сломя голову перерывать города в поисках тебя. Я заебался, я ухожу.

Не будет идиотских фраз про любовь до гроба:
Здесь только боль, обида, нефильтрованная злоба.
Над строчками этого текста кружатся мухи,
Как птицы у кормухи, как у трассы шлюхи.

   Это довольно болезненное ощущение. Мои родители посещали семейного психолога, чтобы научиться идти на уступки и искать компромиссы. Мне кажется, множество семей занимаются этим, потому что не могут ужиться. И я был у этого скучного врача, конечно. Лиза считала, что я слишком сильно нажимаю на ее уникальную и неповторимую личность в своих требованиях. Не думаю, что я просил слишком многого. Я тактично советовал не быть блядью. Ведь если ты замужем, то почему бы не носить кольцо? Почему бы не говорить своим бесконечным ухажерам, что ты, все-таки, замужем? И почему бы не возвращаться домой раньше трех ночи? Почему бы меньше времени уделять своим друзьям?
   Мистер Эткинс сказал, что у меня завышенные требования. Пренелепейшая сложилась ситуация, впрочем, когда он узнал, что у меня самого нет ни друзей, ни "друзей", только общие с Лизой знакомые. Он посоветовал в скорейшем времени ими обзавестись. Никто не верил, что я не испытывал острой необходимости в дружеском обществе. Меня причислили к угрюмым интровертам и прописали человеческое общение как панацею от семейного несчастья. К чему вся эта печальная история?
   Всегда достаточно одного человека. Только одного, если это действительно тот Человек, в котором ты нуждаешься. И он всенепременно должен равноценно нуждаться в тебе. И вот однажды случается найти такого человека, тогда, когда все кажется уже потерянным, случается обрести вселенское счастье. Тут-то ты и теряешь голову, окунаясь с головой в это всепоглощающее чувство, и, безусловно, строишь блестящие планы на безоблачное будущее.
   А потом этот человек исчезает, забирая с собою "и жили они долго и счастливо", так еще и прихватив "и умерли в один день". Так бывает. Конечно, нужно понять и простить, но я не собираюсь прощать. Потому что у любви нет преград, все остальное - оправдания. Если два человека хотят быть вместе - они вместе, и, если они не вместе, значит кто-то из них этого не хочет. Смерть отца - безусловно серьезнейшая причина для того, чтобы переехать из Лондона в родной городок. Но с любимыми так не поступают. Не оставляют без объяснений и без возможности наладить хоть какой-нибудь контакт, не сбегают вот так, не сказав даже, где искать. Нельзя бросать кого-то, если в прощальной записке пишешь "люблю", потому что тогда, выходит, это вовсе не любовь. Хуйня какая-то.
   Ты стоишь неродной и потерянный, и я бы обнял тебя, да только рукам далеко тянуться. Я бы кричал на тебя, только ты никогда не услышишь. Потому что между нами милей больше, чем отсюда до Лондона. Потому что я твой шепот услышал бы в любой точке земного шара, но только не сейчас. Не сейчас.
   Я не знаю, что говорить. "Проходил тут мимо, решил заглянуть" - комично же подобное будет выглядеть. Ты смотришь так, будто увидел приведение. Еще бы, ведь ты явно не ожидал, что я окажусь настолько ненормальным и нетактичным человеком. Да, мне следовало бы написать "между нами совсем все кончено, совсем-совсем, Николай", но и тогда я вряд ли бы послушал.
- Хотел убедиться, что с тобой все в порядке и... что ты хорошо доехал. - Звучит так безутешно глупо и холодно, что я сам себе удивляюсь. Совсем не так я представлял себе эту встречу. Совсем не так. В моих мечтах ты был бесконечно счастлив меня видеть и неустанно повторял, что только и ждал все эти месяцы, пока я тебя найду, отрывал листочки с настенного календаря и грустно вздыхал. Жаль, что в жизни так не бывает. А я снова не успел подготовиться к самому худшему.

В чьей-то руке - твой зад, в чьей-то - медиатор старый.
Каждому своё: одному - ты, другому - гитара.
И, пока я тут давлюсь "Балтикой-девяткой",
Ты на блядках. И у тебя, по ходу, всё в порядке.

   Но то, что я по ошибке принял за самое худшее в одночасье перестает являться таковым. Что вы знаете о разочаровании? Теперь, третьего февраля две тысячи двенадцатого года в двадцать один сорок три я знаю о нем все.
   Абсолютно.
   Все.
   Тот самый полет через вселенную сквозь века. Вниз. И нет времени, чтобы вдохнуть хоть немного воздуха, потому что все происходит слишком быстро. Я не успеваю опомниться, чувствую только, как все внутри воспламеняется, а пальцы леденеют, и выдержанная, выношенная боль достигает своего апогея. Будто под натиском обвалившегося потолка сжимается грудная клетка, и мне хочется согнуться, завыть, закричать. Высказать то, о чем так хотелось сказать попутчику в поезде, который все повторял, что я загадочен в своей печали. Высказать, выплакать, выорать. На мгновение боль сковывает все тело, но потом я снова начинаю дышать. Я должен держать лицо и спину так, как отец, что бы ни произошло.
   Из ванной комнаты квартиры Джереми выходит молодой человек в одном полотенце. И это не было бы нисколько трагичным при любых других обстоятельствах, вот только квартира, квартира действительно Джереми. Он здесь живет. Я говорю "он", потому что мне больше не хочется переходить на личности.
- Джер? С кем ты там разговариваешь? - Запросто спрашивает молодой человек, еще не разглядев меня. А я смотрю на него внимательно. Что ж, как это называется? Молодое мясо? Есть, на что посмотреть. Есть, на что променять.
- Похоже, у тебя действительно все в порядке. - Я чувствую, как скрипят намертво стиснутые зубы, отказываясь произносить вслух эти слова. Голос отдает змеиным ядом и вот-вот зашипит.
   Все, чего я хочу сейчас - швырнуть тебя в стену, а потом превратить его лицо в кровавое месиво. Иногда испытываешь потребность изуродовать что-то красивое. Такое бывает, когда бешенство подкатывает к горлу. Ей богу, лучше слезы, чем бешенство. Ты пугаешься, и я знаю, почему. Все дело во взгляде, он, - как это правильно сказать? - должно быть, зверский. Потому что именно так я чувствую себя сейчас. Я говорю "ты", потому что это вошло в привычку.
   Я больше не хочу переходить на личности, Джеремая. Это - самое худшее.